Злоупотребление глаголом «быть»

Главный русский глагол «быть» так и просится на лист ― особенно тогда, когда писатель что-то описывает. В употреблении этого глагола нет никакого стилистического криминала ― проблема лишь в том, что он очень навязчив и диктует «свой» строй предложения и речи. Поэтому, использовав его в предложении один раз, начинающий писатель автоматически строит следующую фразу так, что он возникает снова. А если писатель ввёл «быть» в два следующих друг за другом предложения, то он обязательно появится и в третьем.

Братья Стругацкие в «Хромой судьбе» так ― в шутливой форме ― оценивают ценность глагола «быть» в описании:

«На палубе «Коньэй-Мару» было скользко и пахло испорченной рыбой и квашеной редькой. Стёкла рубки были разбиты и заклеены бумагой. (Тут ценно как можно чаще повторять «были», «был», «было». «Стёкла были разбиты, морда была перекошена»…)

Валентин, придерживая на груди автомат, пролез в рубку. «Сенте, выходи», ― строго сказал он. К нам вылез шкипер. Он был старый, сгорбленный, лицо у него было голое, под подбородком торчал редкий седой волос. На голове у него была косынка с красными иероглифами. На ногах шкипера были тёплые носки…»

Проза увядает под грузом глаголов «быть». У одного автора предложение за предложением, абзац за абзацем начинались такими словами: «Интересно было бы заметить, что…» или «Бывают случаи, когда…» «Чванливые двуличности, порождённые стремлением звучать академично» ― так позже прокомментировал эти фразы поднаторевший в стилистике автор.

Есть и удачные примеры употребления глагола «быть». Это замечательно демонстрирует Диана Акерман [Diane Ackerman] в отрывке о разнице между мужчинами и женщинами:

«Цель ритуала для мужчин есть обучение законам силы и духу соревнования… Цель ритуала для женщин есть обучение взаимодействию с людьми. Они будут более близкими и ранимыми друг с другом, чем с мужчинами, забота о другой женщине учит их заботиться о себе. Такими формальными способами мужчины и женщины овладевают собственной эмоциональной жизнью. Но их пути суть разные, их биологические токи суть разные. Его сперматозоиды должны путешествовать, её яйцеклетка должна успокоиться. Удивительно, как они вообще выживают».

«Овладевать» ― это сильный активный глагол. Так же, как «должны» в предложении про сперматозоиды и яйцеклетку. Но в остальных случаях автор употребляет формы глагола «быть».

Избыток местоимений

Чрезмерное употребления местоимений портит стиль. В английской литературе, конечно, эта проблема стоит острее, нежели в русской. Так, если по-русски пишут: «Я пожал руку брата», то в английском языке эта фраза дословно выглядит (с точки зрения русской стилистики) просто чудовищно: «Я пожал моей рукой руку моего брата». В русском языке не нужно указывать, что я пожал руку брата именно своей рукой, а не рукой, скажем, отрубленной у проходящего мимо гражданина. И не нужно указывать, что пожал руку именно своего брата, а не одного из братьев Карамазовых.

Тем не менее, если писатель видит, что с местоимениями ― «я», «он», «она», «меня», «своего», «мой»… ― у него явный перебор, нужно, не впадая в крайность, править. Почему здесь можно впасть в крайность? Дело в том, что когда писатель приходит к выводу о переборе с местоимениями, он начинает их критически видеть везде и всюду, даже там, где им положено быть. А если писатель к тому же на странице закрасит все местоимения яркой краской, ― это один из способов править стиль, выискивать повторы, страдательный залог, слова-паразиты «который», «что», «потому что»… ― то увидит, что весь текст испещрён пятнами, и тогда зрительный эффект может сподобить писателя переусердствовать в сокращении местоимений.

Подобно глаголу «быть», притяжательные местоимения постоянно подводят начинающих авторов. Пишущему они часто не кажутся лишними, хотя во многих случаях без них можно и нужно обойтись. Притяжательные местоимения указывают на принадлежность к 1-му, 2-му или 3-му лицу. Лично-притяжательные ― «мой», «твой», «его», «её», «наш», «ваш», «их». Возвратно-притяжательные местоимения указывают на принадлежность любому из трёх лиц ― «свой»: «я» («ты», «он») взял свою книгу.

Пример: «Они заломили мне руки за мою спину и бросили моё тело на заднее сиденье автомобиля». В принципе, избыток притяжательных местоимений в предложении ― это всегда ненужное, лишнее уточнение, типа «кивнул своей собственной головой».

На самом деле избыток местоимений ― не большая проблема. Местоимения ― органичная часть литературного текста, и в отношении них не следует проявлять авторскую сверхчувствительность.

Хороший способ успокоить себя таков: взять текст произведения хорошего писателя из того же или близкого жанра, что и ваш, на парочке страниц у классика жанра раскрасить все местоимения и сравнить со своим текстом. Вы найдёте у классика ту же пестроту, что и у вас, и это нормально.

Вот сцена из второй части романа «Подросток» Достоевского ― свидание главного героя, подроста Аркадия, с Екатериной Николаевной Ахмаковой. Если закрасить все лично-притяжательные местоимения («ваш», «вашего», «вам») и возвратно-притяжательное местоимение «вы», то на странице будет заметная пестрота. Читаем сцену излияния влюблённого героя:

«Я здесь до вашего приезда глядел целый месяц на ваш портрет у вашего отца в кабинете и ничего не угадал. Выражение вашего лица есть детская шаловливость и бесконечное простодушие ― вот! Я ужасно дивился на это всё время, когда к вам ходил. О, и вы умеете смотреть гордо и раздавливать взглядом: я помню, как вы посмотрели на меня у вашего отца, когда приехали тогда из Москвы… Я вас тогда видел, а между тем, спроси меня тогда, как я вышел, какая вы? ― и я бы не сказал. Даже росту вашего бы не сказал. Я как увидел вас, так и ослеп. Ваш портрет совсем на вас не похож: у вас глаза не тёмные, а светлые, и только от длинных ресниц кажутся тёмными. Вы полны, вы среднего роста, но у вас плотная полнота, легкая, полнота здоровой деревенской молодки. Да и лицо у вас совсем деревенское…»

Достоевский ― не начинающий писатель, но, бывает, тоже грешит избытком притяжательных местоимений, портящим прямую речь героя. В приведённом примере Достоевский стилистически не «потянул сцену». [К слову, я считаю, что в этом романе Достоевский не справился с повествованием «от я». Разве может подросток в глаза взрослой даме говорить так: «Выражение вашего лица есть детская шаловливость и бесконечное простодушие»? Так говорят престарелые салонные бонвианы, а не подростки сомнительного происхождения.]

В оправдание Достоевского можно сказать, что чем эмоциональнее сцена с прямой речью, тем больше в ней местоимений. А у Достоевского в прямой речи героев не бывает нейтрального тона: у него все герои на взводе и всегда говорят на повышенных тонах.

Но, допустим, писатель увидел, что его текст в разы «пестрее», нежели у классика. Тогда частоту местоимений действительно нужно уменьшать. Чаще всего сокращения местоимений нужны в двух случаях:

1) При повествовании от первого лица слишком часто используется «я». Иногда текст написан так, что каждый абзац или даже несколько строк подряд начинает с «я», и это даже зрительно становится читателю очень заметным, и отвлекает от смыслов. Здесь правка необходима.

2) При любой форме повествования, но особенно в третьем лице, имеются сцены, в которых участвуют несколько персонажей одного пола, например, женского. Тогда если использовать местоимение «она», то не всегда будет ясно, какого персонажа повествователь имеет в виду.

Разберём первый случай. Пример перебора местоимения «я»:

«Я поднял руку, чтобы защититься от фоторепортёров. Я невольно зажмурился от вспышек света. Когда я снова открыл глаза, то понял: я в тупике, и должен вернуться туда, откуда я пришёл».

Преследуя цель уменьшения числа «я», нельзя допустить изменения текста в сторону пассивного залога или придав отдельным частям тела рассказчика (здесь: глазам) или даже неодушевлённым предметам обрасти собственную жизнь и стать фокусом повествования. Например, чтобы освободить фразу «Я невольно зажмурился» от «я» нельзя заменить её на фразу «Мои глаза невольно закрылись» в страдательном залоге. Такую фразу, описывающую энергичную сцену, читать неловко. Если персонаж совершает непроизвольные действия, то такого рода формулировки в страдательном залоге делают чтение литературной истории пассивным, вялым, а героев ― далёкими от живых переживаний читателя.

Сокращая «я», нужно не только перебрать фразу за фразой, строку за строкой, но и посмотреть на сцену в целом, и на переходы между сценами. В общем, нужно пересмотреть всю сцену. Для этого автор должен хорошо представлять себе её цель, включённые в неё эмоции, и понимать: что в ней пассивно, что ― активно, и при необходимости решительно переписать сцену. Избавиться от лишних «я» можно, к примеру, «разбавив» текст: если в сцене разместить какое-нибудь описание, добавить мелкие детали, показать действия других персонажей ― всё это позволит увеличить пробелы между местоимениями «я».

«Фоторепортёры бросились навстречу. Я заслонился рукой и невольно зажмурился от вспышек света. Когда я снова открыл глаза, увидел: репортёры перекрыли вход. Оставался единственный путь ― обратно к машине».

Во втором случае, когда в сцене участвуют два или более персонажей одного пола, разобраться совсем просто. Краткость ― сестра таланта, и уж верно мать точности: писатель должен использовать либо имена персонажей («сказала Маша», «Ольга взяла книгу»), либо подыскать какие-то характерные для каждого персонажа особенности, которые позволят читателю безошибочно следить за происходящим в сцене. Например, один из героев может быть горбатым, быть очень высоким или низеньким, оказаться со свежим синяком под глазом или лежачим больным… Тогда вместо «он» можно писать: «горбун», «дылда», «коротышка», «избитый», «тихо простонал»…

Другой путь ― так структуировать сцену, разбить её на такие части, чтобы одновременно в них были задействованы не все персонажи. Такие маленькие хороводы водить на балу нелегко, но весьма занимательно, и хорошие писатели-хореографы ставят массовые танцевальные сцены блестяще.

Имеется в виду разбивка большой сцены ― например, с двенадцатью однополыми персонажами ― таким образом, что в любое время активны только два или три из них; переключение повествования между группами персонажей делает всю сцену гораздо проще и понятней. Это обычный технический приём и причина того, что в литературе не часто встретишь сцену, в которой одновременно действую двенадцать однополых персонажей.

Например, если описывается сцена подготовки взвода десантников к выступлению, то одна пара может чистить стрелковое оружие, другая ― бриться, ещё трое ― грузить в бронетранспортёр боеприпасы и продовольствие… Само описание действий, производимых группами персонажей, позволяет легко идентифицировать последних. При этом фокус повествования не должен перескакивать с группы на группу очень быстро. Нужно позволить читателю ясно увидеть, чтó каждый персонаж делает ― это поможет читателю сориентироваться в географии сцены: кто где находится по отношению друг к другу.

А вот если весь взвод, одетый в одинаковый камуфляж, будет стоять в строю, то идентификация персонажей будет затруднена, и читатель запутается.

Таким образом, правильный выбор настройки сцены позволит писателю избежать излишнего числа местоимений и запутывания читателя в персонажах.

Особенно легко добиться точной идентификации персонажей по их действиям в быстротемповых сценах:

«Иван сорвался со скалы. Владимир склонился над пропастью и увидел его недвижимо лежащим на дне ущелья. Он ударил кулаками по камню и в отчаянии закричал».

Эта пара шедших в связке героев (Иван и Владимир) в большой сцене восхождения многочисленной группы скалолазов совершенно узнаваема. И что ещё более важно, отрывок можно прочесть на большой скорости без потери потока. А это очень важно в динамичных сценах. Здесь читатель не путается, встретившись с местоимениями «его» и «он», читателю не нужно возвращаться и перечитывать, чтобы понять, о ком идёт повествование, значит читатель останется погружённым в литературную историю.

Абсурдизм, алогизмы, двусмысленности, рениксы

Стилистические ошибки часто нарушают логику высказывания, а это приводит к тому, что читатель либо просто не может понять автора, либо просто смеётся. Читатель со стилистическим чутьём всегда увидит «второй смысловой план» ошибочного высказывания писателя.

Чаще всего к смысловым рениксам приводят нарушения лексической сочетаемости, речевая недостаточность и неуместная метафоризация речи.

Из газеты: «Скоро центр города загорится ярким пламенем: на улице Ленина установят новые фонари». Логика этой фразы такова: скоро установят фонари ― и тогда сгорит центр города.

Из рассказа начинающего автора: «Женщина около сорока ловко вскарабкалась в кабину». Во-первых, здесь неудачный подбор слова «вскарабкалась»: женщина представляется этакой обезьянкой. Во-вторых, обозначая возраст героини, автор небрежен, и, если в слове «сорока» не обозначить ударение, можно прочитать «около сорóка» ― грамматически несогласованное обстоятельство места, где «место» ― лесная птица сорóка!

Также нередко причиной абсурдизма, алогичности, двусмысленности становится просто невнимательность автора, его небрежность в выражении мысли.

Пример абсурдизма: «Труп был мёртв и не скрывал этого». Такие высказывания называют «ляпалиссиадами». Происхождение этого термина небезынтересно: он образован от имени французского маршала маркиза ля Палиса, погибшего в 1825 году. Солдаты сочинили о нём песню, в которой были такие слова: «Наш командир ещё за 25 минут до своей смерти был жив». Нелепость ляпалиссиады ― в утверждении самоочевидной истины. «Волга впадает в Каспийское море».

Из рассказа для детей: «Маша взяла Катю на спину, сняла чулки, перешла воду». Здесь непонятно, Маша или автор так опростоволосился. У читателя рассказа возникает вопрос: это глупой девочке Маше сначала нужно было чулки снять, а уж потом взваливать на себя подругу и лезть в воду, или это небрежный автор не смог правильно описать порядок действий героини?

Журналист в газетном очерке о враче рассказывает: доктор хотел бы получить новое жильё, но не имеет на это права, так как прописан в квартире, жилая площадь которой составляет 15 квадратных метров. Своё сожаление по поводу сложившейся ситуации автор выражает так: «И вот 15 квадратных метров замечательного хирурга превращаются в замкнутый круг». Оказывается, площадь поверхности тела «замечательного хирурга» ― 15 квадратных метров. И эти метры каким-то образом превратились в «замкнутый круг». Такой образ достоин голливудского ужастика.

Из той же статьи: «Одни лечат, другие калечат ― так, к сожалению, живёт человечество». Шикарное обобщение! Редакторы в той газете явно где-то отдыхают…

Злоупотребление страдательным залогом

В русском языке страдательный залог употребляется значительно реже, нежели в английском. Поэтому у нас нет острых дискуссий о недостатках/достоинствах использования в литературе действительного и страдательного залогов, которые в английском языке соответствуют залогам активному и пассивному.

Здесь позволю себе сделать небольшой экскурс в грамматику русского языка.

Залог ― грамматическая категория, которая указывает на отношение действия к субъекту и объекту этого действия. Действительный залог показывает, что подлежащее обозначает предмет или лицо (группу лиц), которые производят действие, направленное на другой предмет или лицо: «Комиссия рассматривает проекты»; «Лампа освещает комнату». Страдательный залог показывает, что подлежащее обозначает предмет или лицо, подвергаемые действию со стороны другого лица или предмета: «Проекты рассматриваются комиссией»; «Комната освещается лампой».

Страдательный залог имеют не все глаголы, а лишь те, которые обозначают действие, совершаемое субъектом и направленное на объект. Подавляющее большинство таких глаголов составляют глаголы переходные: «рассматривать», «освещать», «строить», «читать», «подписывать» и др. Глаголы, обозначающие действие, не направленное на объект, не вступают в противопоставление по залогу. К ним относятся непереходные глаголы: «идти», «смотреть», «бороться», «жить», «белеть», «грустить» и подобные; глаголы безличные: «светать», «тошнить» и др.; глаголы со значением субъективного ощущения: «казаться», «чудиться», «сниться», «нравиться» и др.

Форма страдательного залога образуется от переходных глаголов несовершенного вида путём присоединения к ним форманта «-ся»: строить ― строиться, подписывать ― подписываться, составлять ― составляться и т. п. Такие формы употребляются, как правило, в 3-м лице ед. и множ. числа: «Протокол подписывается секретарем»; «Списки составляются правлением кооператива». От переходных глаголов совершенного вида подобные формы не образуются; нельзя сказать: «Протокол подписался секретарём»; «Списки составились правлением кооператива». Переходным глаголам в совершенном виде, имеющим значение действительного залога, соответствуют краткие страдательные причастия, образованные от этих глаголов: «подписан» («Протокол подписан секретарём»), «составлен» («Списки составлены правлением кооператива»).

Помимо глагольных форм с формантом «-ся» и кратких страдательных причастий, значение страдательности выражается полными страдательными причастиями ― настоящего времени («рассматриваемый», «освещаемый», «читаемый») и прошедшего времени («рассмотренный», «освещённый», «прочитанный») ― а также краткими страдательными причастиями настоящего времени (в современном языке употребляемыми редко: «рассматриваем», «освещаем», «читаем»). Кроме того, значение страдательности может выражаться полными причастиями настоящего и прошедшего времени, образуемыми с помощью суффиксов действительного залога и постфикса -ся: -ущ (-ющ), -ащ (-ящ), -вш (-ш): «читающийся» («читавшийся»), «строящийся» («строившийся») и др. Ср.: «курс лекций, читаемый профессором» ― «курс лекций, прочитанный профессором» ― «курс лекций, читающийся профессором» ― «курс лекций, читавшийся профессором».

Причастия на «-имый», «-емый», выражающие значение страдательности, могут быть образованы не только от переходных глаголов, но и от некоторых глаголов, подчиняющих себе дополнение, выраженное существительным в форме не винительного, а других падежей. Ср.: «Водитель управляет машиной» ― «Машина, управляемая водителем»; «Директор руководит коллективом» ― «Руководимый директором коллектив».

Значение страдательности наиболее отчётливо выражается при наличии в предложении имени существительного в форме творительного падежа, имеющей значение субъекта действия; субъект действия обычно обозначается одушевлённым существительным, реже ― неодушевлённым: «Ведомость составляется бухгалтером»; «Книга прочитана всеми учениками»; «Комната освещена лампой».

В английском литературном языке пассивный залог и употребляется гораздо чаще, нежели в русском ― страдательный, и преследуется куда яростнее. Избегать пассивный залог ― это один из самых простых принципов грамматики английского языка. Однако это правило не абсолютно: и пассивная конструкция находит своё место в речи и литературе. Считается, что гонения на пассивный залог навеяны книгой Уильяма Странка «Элементы стиля» и эссе Джорджа Оруэлла «Политика и английский язык», в котором известный писатель заявляет: «Никогда не используйте пассивный [залог] там, где можно использовать активный». Это правило ввели в документооборот и стиль общения английских и американских ведомств, ему следуют на BBC и других теле- и радиоканалах, но оно игнорируется в преподавании английского языка для иностранцев.

Обоснованные предубеждения англосаксов против пассивного залога включают:

1) Пассивные конструкции, как правило, менее лаконичны, чем в активном залоге. Сильный активный глагол разгоняет туман, созданный чрезмерным употреблением глаголов «быть» и «иметь». Странк даёт удачный пример: «Было большое количество мёртвых листьев, покрывавших землю». А лучше: «Мёртвые листья покрывали землю». Семь слов превратились в пять.

2) Пассивные конструкции затемняют личность действующего субъекта.

3) Пассивные конструкции делают литературную историю мутной.

4) Пассивные конструкции переворачивают традиционный английский синтаксис.

Активный голос англосаксы считают гораздо более острым и стильным, а поэтому гораздо лучше голоса пассивного подходящим для написания художественной прозы. Кстати, одна из причин, почему люди во всём мире обожают юмористов, ― те имеют право говорить правду, которую власти традиционно пытаются скрыть за страдательными конструкциями.

Если писатель хочет добиться доверия от читателя, его письмо должно ясно отражать действительность и/или человеческую природу, а это легче изобразить в действительном залоге. Он позволяет писателю быть открытым и честным, рассказывая о правде, ища ту истину, о которой до него ещё никто художественно не сказал.

Тем не менее, страдательный залог признаётся уместным в следующих семи случаях:

1) Когда акцент делается на само действие, а не на действующего субъекта: «Сообщение было передано курьером».

2) Когда субъект не уместен или подразумевается: «Подсудимый был признан невиновным».

3) Когда действующий субъект не может быть идентифицирован: «Собака была отравлена».

4) Когда действующий субъект не должен (или не хочет) быть идентифицирован или рассчитывает увернуться от ответственности: «Были допущены ошибки». Джордж Оруэлл утверждал, что страдательный залог ― это механизм для политических подтасовок. Вместо того, чтобы сказать: «Мэр изучил вопрос и взял на себя ответственность за допущенные ошибки», мы имеем: «Документ был изучен, и нужно признать, что были допущены ошибки». Пассив позволяет завуалировать виновное лицо. Ещё пример: рассмотрим разницу между фразами «Я разбил ваш автомобиль» (действительный залог) и «Ваш автомобиль разбит» (страдательный залог). Во второй фразе говорящий субъект не признаёт своей вины в аварии. Страдательный залог широко используется в пресс-релизах, годовых отчётах и, конечно, в речах политиков, а для дипломатов, политиканов, крупного ворья и нерадивых чиновников ― он просто родной. Эти люди (Гайдар, Чубайс, Горбачёв, Янукович… ― все названные, кстати, «писатели», авторы книг) стремятся переложить собственную вину за провалы на какие-то неуловимые «рыночные силы», «происки конкурентов», «коммунистическое прошлое», «законы экономики», или ― чего мелочиться! ― на саму «человеческую природу», а для этого пишут и говорят исключительно в страдательном залоге, чтобы было не понятно, чтобы замести следы и уйти от персональной ответственности. У таких «писателей» всегда радужный план или перспективный проект «не выполняется сам», будто план или проект ― одушевлённое лицо.

5) Когда подробное описание действия происходит после упоминания субъекта действия: «Альтернатива была предложена Джоном Смитом, консультантом, нанятым для анализа проблемы и выработки рекомендаций». Активное же строительство этой фразы ― «Джон Смит, консультант, нанятый, чтобы анализировать проблему и выработать альтернативные рекомендации» ― несколько меняет акцент.

6) Когда выявление личности действующего субъекта должно быть отложено: «Сейф был вскрыт единственным посетителем, который имел доступ в комнату в это время, ― профессором!»

7) Когда пассивный залог улучшает риторический эффект: «Никогда ещё в истории человеческих конфликтов так много людей не были обязаны столь многим столь малому».

Кстати, защитники пассивных конструкций упрекали самого Странка: мол, ведёшь противопассивную компанию, а сам пишешь в страдательном залоге: «Моё первое посещение Бостона запомнилось мне навсегда». Стивен Кинг тоже не брезгует страдательным залогом: «Первый поцелуй всегда будет напоминать, как начинался мой роман с Шайной».

Выбор между действительным и страдательным залогом нужно делать в зависимости от смысла текста.

«Залог» глагола (действительный/страдательный) не имеет ничего общего со «временем» глагола. Начинающие писатели (из числа «образованных») иногда спрашивают: «Нормально, если текст произведения будет написан в страдательном времени?» Нет такого времени! Глагольное время определяет, когда происходит действие. Залог же определяет отношение объекта и глагола, кто делает чтó. А именно:

1) если объект совершает действие, обозначенное глаголом, такой глагол называется «действительным» (активным);

2) если объект испытывает на себе действие глагола, такой глагол называется «страдательным» (пассивным);

3) если глагол не действительный и не страдательный, то это глагол-связка, форма глагола «быть». В русском языке глагол «быть» опускается, вместо него ставится тире.

Любой глагол попадает в одну из этих трёх категорий.

Все три типа глаголов могут употребляться в любом времени. Действительный глагол может обозначать прошлое: «Томпсон забил решающий гол». Или будущее: «Держу пари, Томпсон забьёт решающий гол». Любое время! Поэтому не путайте время и залог.

Так почему же залог имеет важное значение? Имеет значение, потому что действительные, страдательные и глаголы-связки по-разному действуют на читателя. Вот как американский писатель Джон Стейнбек описывает встречу в Северной Дакоте:

«Тут я увидел человека, привалившегося к изгороди из двух рядов колючей проволоки, укреплённой не на столбиках, а в развилке из кривых веток, воткнутых в землю. Мужчина носил тёмную шляпу, джинсы и куртку, застиранные до бледно-голубого цвета и особенно выцветшие на коленках и локтях. Его бледные глаза были замёрзшими от слепящего солнца, губы у него были в чешуйках, точно змеиная кожа. Двадцатимиллиметровая винтовка облокочена на изгородь рядом с ним, а на земле лежала скромная кучка меха и перьев ― подстреленные кролики и мелкие птицы. Я подошёл поговорить с ним ― его глаза просканировали мой «Росинант», схватили все детали и вернулись в глазницы. Я понял, что мне нечего сказать… Поэтому мы просто уставились друг на друга».

(«Путешествие с Чарли в поисках Америки»).

В этом отрывке 12 глаголов: 11 активных и один пассивный ― соотношение, которое авторы книги «Элементы стиля» Странк и Вайт (The Elements of Style, Strunk & White) оценили бы высоко. Череда действительных глаголов подогревает интерес, хотя на деле ничего не происходит. Действительные глаголы раскрывают, кто делает чтó. Автор встретил мужчину. Мужчина носит шляпу. Автор подходит поболтать. Они уставились друг на друга. Даже неодушевлённые предметы совершают действие: винтовка облокотилась на изгородь, мёртвая дичь лежит на земле. В оправу из действительных глаголов вставлен лишь один страдательный глагол. «Его бледные глаза были замёрзшими от слепящего солнца». Форма передаёт содержание. Глаза подвергаются действию солнца. Объект подвергается действию глагола.

Это приём письма: используйте страдательный залог, когда хотите привлечь внимание к объекту, который испытывает на себе действие глагола. Лучшие писатели делают тонкий выбор между действительной и страдательной формой. Несколькими абзацами выше приведённого отрывка, Стейнбек пишет: «Ночь была полна знамений». Стейнбек мог бы написать: «Знамения наполняли ту ночь», но активный глагол сыграл бы плохую шутку с ночью и знамениями, со смыслом и мелодией фразы.

Логично ожидать сильные активные глаголы в репортаже о борьбе с последствиями цунами:

«Самолеты спасателей со всего мира доставляли запасы для миллионов пострадавших в Южной Азии в среду, но из-за плохой организации так необходимые еда, питьевая вода и лекарства не попали к нуждающимся».

Но этот же автор из газеты «The Washington Post» использует пассив, когда речь идет о пострадавших:

«Коробки с едой и водой были уложены в ангаре аэропорта в разорённой провинции Ачех [Aceh] в северной Индонезии, военный транспорт доставлял тонны продовольствия в столицу провинции ― город Банда [Banda], который был практически разрушен землетрясением и последовавшим за ним следом цунами».

Итак:

Действительные глаголы двигают действие и раскрывают игроков.
Страдательные глаголы делают акцент на жертве, получателе действия.
Глагол «быть» соединяет слова и мысли.

25. Злоупотребление наречиями

Избытком наречий вымощена дорога в стилистический ад.

Обычно штампы, рождённые с участием наречий, образуются: 1) в сочетаниях наречия и глагола (глагольной формы) ― «горько вздохнув», «весело засмеялся», «томно опустив глаза», глупо захихикав», «радостно заулыбавшись»; 2) в конструкции «подлежащее-сказуемое» в начале предложения: «Она улыбнулась», «Он отвернулся».

Наречия, как и страдательный залог, будто были созданы с прицелом на робкого автора. Страдательным залогом неуверенный в себе начинающий писатель обычно выражает свой страх, что не будет принят всерьёз, это голос карапуза, который нарисовал себе ваксой усы, или малышки, ковыляющей на маминых каблуках. С помощью наречий автор обычно сообщает читателю, что он боится выразиться недостаточно ясно, боится использовать активные глаголы, боится не суметь донести до читателя своё мнение или литературный образ. Обилие наречий говорит о том, что читателю придётся делать работу, которую не сделал автор. Набравшись опыта, уважающий себя писатель пачками вымарывает наречия из своих произведений при их переизданиях.

Возьмём фразу: «Он резко закрыл дверь». Её не назовёшь ужасной (по крайней мере в ней стоит активный глагол), но нужно ли в ней слово «резко»? Можете возразить: «резко» выражает разницу между «Он закрыл дверь» и «Он захлопнул дверь», но что там с контекстом фразы? Как там вся информирующая (не говорю уже ― эмоционально волнующая) проза, описывающая события до того, как «Он резко закрыл дверь»? Разве она не должна нам уже сказать, как именно он закрыл дверь? А если она нам об этом говорит, то разве «резко» ― не лишнее слово, не избыточное?

Наречия похожи на одуванчики на зелёном газоне. Один одуванчик на газоне выглядит и симпатично, и оригинально. Но если его не выполоть, вскоре их пятьдесят, потом пятьсот и тогда из категории цветов одуванчик перейдёт в злостные сорняки.

Хуже всего наречия проявляют себя в атрибуция диалогов. Здесь их можно использовать только в редких особых случаях. Для примера, сравним три предложения:

― Положи! ― крикнула она.

― Отдай, ― взмолился он, ― это моё!

― Не будьте вы таким дураком, Джекил, ― сказал Аттерсон.

В приведённых предложениях глаголы «крикнула», «взмолился» и «сказал» являются атрибуцией диалога. А теперь посмотрите на такие сомнительные варианты:

― Положи! ― крикнула она зловеще.

― Отдай, ― униженно взмолился он, ― это моё!

― Не будьте вы таким дураком, Джекил, ― презрительно сказал Аттерсон.

Три последних предложения стилистически слабее трёх первых. «Не будьте вы таким дураком, Джекил, ― презрительно сказал Аттерсон» ― это ещё лучшее, потому что это всего лишь штамп, а остальные два активно смехотворны. Такие атрибуции диалогов когда-то назывались «свифтики» ― по имени Тома Свифта, храброго героя-изобретателя в серии приключенческих романов для мальчиков, написанных Виктором Апплетоном Вторым. Апплетон обожал предложения вроде «― А ну, попробуй! ― храбро выкрикнул Том» или «― Папа мне помогал с расчётами, ― скромно ответил Том». Когда-то, когда в советских школах давали приличное литературное образование, школьники играли в салонную игру, где надо было придумывать смешные (или хотя бы полусмешные) «свифтики». Такие, например: «― Вы прекрасно пукаете, леди, ― сказал он, набравшись духу» или «― Я ― пиротехник, ― ответил он, вспыхнув». (Модификаторами глаголов здесь служат придаточные предложения «обстоятельства образа действия», играющие ту же роль, что и наречия.) Решая, нужно ли пускать губительные одуванчики наречий в атрибуцию диалога своих произведений, начинающему писателю нелишне подумать: хочет ли он писать прозу, которая превратится в материал для такой салонной игры?

Есть писатели, которые пытаются обойти это правило исключения наречий, накачивая стероидами сами атрибутивные глаголы. Результат знаком любому читателю криминального чтива в бумажных обложках.

― Брось пушку, Аттерсон! ― проскрежетал Джекил.

― Целуй меня, целуй! ― задохнулась Шайна.

― Ты меня дразнишь! ― отдёрнулся Билл.

Нужно избегать всех этих «проскрежетал», «задохнулась», «отдёрнулся», «простонал», «воскликнул», «чувствуя», «сказал, что» и др. Эти слова, конечно, передают эмоции, но при частом употреблении такие формы засоряют прозу и привлекают к себе излишнее внимание читателя, а это плохо. Лучшая форма атрибуции диалога ― «сказал», «сказал он», «сказала она», «сказал Билл», «сказала Моника». Форма «сказал» стилистически нейтральна и почти невидима, если только не стоит в каждом предложении. Чтобы ограничить число выражений «он сказал», «она сказала», нужно вводить ремарки. Например, вместо очередного «он сказал» можно написать: «Джон покачал головой. «Это не то, что я имею в виду»». И читателю ясно, кто именно это сказал.

К перечисленным сорнякам-наречиям примыкают слова «что», «только», «очень», «просто», «всего лишь». Эти слова могут помочь сохранить ритм предложения и сделать его более читабельным. Если из предложения «Это был всего лишь полицейский» убрать «всего лишь», и смысл предложения не изменится, то нужно убрать. Но если имеется контекст, например, юмористический или издевательский, то «всего лишь» нужно оставить.

Злоупотребление прилагательными

По поводу избытка прилагательных Марк Твен писал: «Коли чувствуешь сомненье, зачеркни без сожаленья».

Вместо «Он возбужденно нырнул в прохладный бассейн» нужно писать: «Он нырнул в бассейн».

Где это возможно, следует вырезать прилагательные и наречия, заменяя их существительными или глаголами: писать «Мерседес» вместо «дорогущая машина», «яблоко» ― вместо «сочное яблоко».

*****

За редактированием — развивающим и стилистическим — обращайтесь в Школу писательского мастерства Лихачева. Мы также пишем литературные рецензии и обучаем писательскому мастерству.

book-editing@yandex.ru

8(846)260-95-64? 89023713657

Лихачев Сергей Сергеевич, член Союза писателей России